В собственной прихожей Пётр Яковлевич столкнулся с незнакомым корпулентным мужчиной, который смущённо протиснулся мимо него к двери, вжимая Гранина животом в одежду на вешалке и обдавая своим запахом – прокуренной пальтовой шерсти и мокрой псины – видно, у гостя имелась собака. Попутно человек бормотал извинения за вторжение и причинённые неудобства и многословно благодарил Германа за отзывчивость. Когда дверь за посетителем закрылась, Розен, старательно пряча улыбку, забрал у Петра Яковлевича портфель, шарф и пояснил:

– Он неожиданно позвонил, сказал, что срочно. А мне так не хотелось выходить из дома!

– И чудесно, Герман, – пробормотал Пётр Яковлевич, разуваясь. – А то ты вечно пропадаешь, неизвестно где. Что хоть у него за проблема? Или это секрет? – вяло полюбопытствовал он, проходя в свою комнату.

– Ну почему же секрет? – закашлялся смехом Розен. – Карта не работает. Пришёл просить совета.

– То есть как? – ошалел Гранин. И даже раздеваться перестал – застыл в наполовину снятой рубашке и расстёгнутых брюках. – А как же он живёт?

– Элементарно, Петя! – радостно сообщил Розен, оставляя портфель у стены. – У каждого десятого что-нибудь не работает. А ты не знал? – Он без церемоний стащил с Гранина рубашку и кинул ему домашнюю футболку.

– Знал, наверное. – Пётр Яковлевич снял, наконец, брюки и задумался. – Но чтобы вся карта… И что с ним не так? – он натянул мягкие вельветовые штаны, которые носил дома, и с интересом уставился на Германа.

Тот скрестил руки на груди, привалился плечом к шкафу.

– То же, что и со всеми нами, – сияя беззаботной улыбкой, сообщил он. – Только в других масштабах. Он новую настройку так далеко от старой себе сочинил, что теперь не узнаёт её и живёт себе по прежней.

Пётр Яковлевич даже присвистнул:

– А так можно было?

Они с Розеном дружно заржали.

– Да, всё можно, Петя, – утирая слёзы восторга, простонал Розен. – Просто никто об этом не знает.

– И что же ты ему посоветовал?

– Провёл сеанс психоанализа, т.е. разжевал ему то, что он и так знал. Рас-толковал, что он сам этого хотел, рассказал, почему, и долго уговаривал его принять себя нового и увидеть великое в малом и не презирать обыденность, проживание которой требует от нас не меньшего мастерства, чем осуществление гения и подвига.

Гранин восхищённо цокнул языком.

– Я, прям, заслушался, Герман! – Он подошёл поближе, с благостным вздохом окидывая взглядом своё длинноногое сокровище. – То есть этому уникуму поставленные задачи мелковаты показались? Я правильно понял?

– Эх, Педро, – покачал головою Розен, – Да, нас таких здесь сейчас знаешь, сколько? Которые жить не умеют, а только жертвовать, терпеть, страдать, преодолевать и умирать умеют? Все же дружно кинулись перекосы исправлять! Потому что тьма гениев и святых тупо не выжила из-за банальной бытовой беспомощности. Пока они медитировали под баньяновыми деревьями и топили своими рукописями камины, остальные создавали государства, наживали состояния, пили, ели, трахались и получали удовольствие от жизни. И трудно заставить себя всё это полюбить, если ты уже знаешь, что не в этом правда. Но правила игры таковы, что тело должно получить своё – нельзя его игнорировать, если уж мы в нём.copy right hot novel pub