Я мало общался с женщинами так, как с ними общаются в обычном современном мире. Мое общение сводилось к постели. Я всегда получал то, что я хочу. Не тратил ни сил, ни времени на что-то лишнее. Ни о чем другом я обычно не думал… а с маленькими женщинами не имел дела и подавно. В бедуинских семьях мужчины не контактировали с маленькими девочками. Даже с дочерями отец мог за всю жизнь перекинуться парой слов. Я не задумывался о том, правильно ли это. Я просто с этим жил. До этой секунды… До того, как осознал, что сам являюсь отцом маленькой девочки.

И сейчас я ужасно нервничал. Наверное, я так никогда не нервничал в своей жизни. Мне предстояла встреча с моей дочерью. Самая первая встреча. После ночи, которую мы провели в моем номере в гостинице, Альшита позвонила домой и сказала матери, чтоб она одевала Бусю. Но это было чуть позже… А до этого я задавал ей самые дурацкие вопросы и никак не мог ею насытиться, как и насытиться тем, что мы просто говорим… без яда, без ненависти, без вражды.

– Буся… Почему Буся?

Улыбаясь, я притянул ее к себе и поцеловал в самый кончик носа.

– Не знаю. Потому что Любуся, Любушка… а еще она постоянно букала. Бу-бу-бу. Особенно, если злилась. А еще хмурила брови, как ты.

– Вот так?

Я нахмурился, а она рассмеялась, и я на секунду тряхнул головой, чтобы убедиться, что не сплю. Что я на самом деле слышу, как она смеется, потому что почти никогда не видел и не вкушал ее смех. Именно не вкушал, так как сейчас я пожирал каждую ее эмоцию, каждый вздох, каждое слово, сказанное мне без ненависти.

– Да, именно вот так. Я смотрела на нее и видела тебя. Видела твое лицо…, – и на ее глазах выступили слезы. Они причиняли боль. Мгновенно ослепляли, полосовали где-то внутри в груди. Я схватил ее руки и прижал к губам, целуя каждый палец, целуя ладони, запястья, притягивая ее к себе.

– У самахни, ана а̀ариф, ана гхалта...* (*Прости, я знаю, я виноват... (арабский, египетский диалект. Прим, автора)

Зарываясь лицом в ее волосы, целуя в висок, прижимая к себе так сильно, что кажется, так бы и вдавил ее себе под кожу, впитал в свою кровь и сделал с собой одним целым. Не отвечает, ничего не говорит, только мои губы ищет и касается своими.

– Я люблю тебя, Аднан…

Наверное, это было ее «прощаю», а я и не рассчитывал, что она скажет мне эти слова. Слишком мало времени прошло. Я не знаю, смог ли бы простить я сам. Но когда-нибудь, может быть, она все же скажет мне «прощаю».

В дом я так и поднялся. Ждал внизу. Рядом со мной Джамаль с цветком в руках. Он настоял на том, чтобы купить его сестре. А точнее, он упорно пытался украсть один из цветов, подаренных мною Альшите. Пока я не отобрал букет и не пообещал, что мы купим для сестренки новый. А я держал в руках куклу. Настя сказала, моя дочь хочет именно эту. А еще она любит зверей и больше всего лошадей.

С самого утра я лихорадочно думал о том, где взять лошадь и куда ее потом деть… Но так и не придумал. Если б мы были в Долине Смерти, я бы подарил ей целый табун. Но я сейчас в непривычном для меня мире, и здесь не так-то просто утром купить лошадь.

Теперь я стоял внизу возле машины и ощущал себя полнейшим идиотом. Они вышли ко мне вдвоем, мои две женщины. Маленькая и большая.

Обе в пальто. На старшей моей женщине – длинное светлое, а на младшей – короткое красное и сапожки такие же. И чем ближе они подходят, тем сильнее я нервничаю. И дышать нечем становится. Ветер треплет черные кудряшки, выглядывающие из-под шапки, и эти глаза огромные, я их издалека вижу, и мне страшно, что увижу в них ненависть. Судорожно сглотнул и посмотрел на сына, потом опять на девочку. Альшита наклонилась и что-то сказала ребенку. Та с недоверием на нее посмотрела, потом на меня, и моя Зима ей кивнула. Слегка подтолкнула ко мне. Я присел на корточки, затаившись, наблюдая за каждым ее шагом и тяжело дыша. Словно эта маленькая девочка могла вырвать мне сердце и разорвать его на куски. Буся подошла очень близко. Так близко, что сейчас я видел ее огромные зелено-карие глаза вблизи. Нет, она не на меня похожа. Она похожа на моего отца и на его мать… На Ильзиду. Мой прадед был татарином с ярко-зелеными глазами. Красивая малышка, кукольная. Очень хрупкая и какая-то совершенно неземная. Смуглые щеки покрыты румянцем, и рубиновый рот чуть приоткрыт от любопытства. Смотрит на меня пристально. Сначала голову в один бок склоняет, затем в другой. И мне кажется, я не дышу. Если сейчас скривится и заплачет, испугается, я с ума сойду. А потом вдруг неожиданно сказала:

– Па-па… па-па-па-па-па-па, – и обняла меня за шею так сильно, словно решила задушить. – Красивый папааааа.

И все. В эту секунду она выдрала мое сердце и забрала себе. Спрятала куда-то в карман своего пальто и теперь могла только перебирать его своими крошечными пальчиками, чтобы оно пело и стонало только для нее. Вот так они забирают у мужчин душу, гордость, силу. И не важно, сколько им лет. Все к дьяволу.

Больше она с моих рук не слезла. Даже у Джамаля взяла свой цветок, сидя у меня на груди и сжимая одной рукой мою шею. Мне не верилось, что я вижу их наяву, что я притрагиваюсь к ним. Мои дети. Одна говорит только по-русски, а второй – только по-арабски. Я поднял голову и посмотрел на Альшиту. Внутри все перевернулось, как будто там провели острыми зубьями и сняли первый слой кожи. Она плачет. Смотрит на меня с детьми и плачет. Лицо исказилось, как от боли, и слезы текут по щекам.

– Иди ко мне, – одними губами и уже через несколько секунд прижать к себе, придавить к своей груди их обеих. – Я все исправлю… все изменю. Слышишь, все изменю. Ты больше никогда не будешь плакать. Клянусь.

Я женился на ней в обычном городском ЗАГСе. Никаких обрядов, никакой религиозности. Я больше не желал ее принуждать ни к чему. Если когда-нибудь моя жена примет мою веру — я буду счастлив. Только она должна познать ее и увидеть с иной стороны. А если не примет, то так тому и быть. Я осознанно шел на этот шаг.

***

Я увез ее, как и обещал когда-то, к морю.copy right hot novel pub