Прощение… Как много всего в этом слове, звучащем иногда, как молитва, иногда, как приговор, а иногда, не имеющем и вовсе никакого смысла. Можно ли простить и забыть, или простить, но ничего не забывать, или забыть, но оставить внутри ядовитые осадки горечи. Нет, я его не прощала и мне не нужны были его просьбы о прощении. Я не ждала их, как ждут многие другие, чтобы разрешить себе на законных основаниях, с облегчением сделать то, что хотели – иметь возможность, потешив свою гордость, раскрыть свои объятия прощенному, не чувствуя себя при этом жалким и униженным.

Если бы я хотела простить, если бы я жаждала этого или же наоборот жаждала мстительно не прощать – мне было бы намного легче… Но я не хотела ни того, ни другого. Я хотела совсем иного, того, что ОН никогда не сможет мне дать, и прощение нас обоих не спасет.

Я смотрела вдаль, на горизонт, туда, где когда-то Аднан показывал мне тот самый замок из миража. Кроваво-красный восход, такой же жутко-прекрасный, как и закат. И вдалеке нет ни одного миража. Наверное, в него надо верить и ждать, чтобы увидеть. Сколько времени прошло, как я здесь, в пустыне? Не знаю. Я не считала дни и ночи. Я их проживала вместе с ним, пока он начал есть самостоятельно, вставать, ходить. Он выжил. Это все, чего я хотела и просила так отчаянно у своего и у его Бога. Прощение так мелко по сравнению с ценой жизни того, кого любишь настолько безумно, как я любила этого дьявола.

Сзади послышались шаги, и мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать, кто это. Я его чувствовала душой, я им дышала, как люди дышат кислородом и точно улавливают, когда он чист. Только мой кислород наполнял мои легкие не чистотой, а углекислым газом рабства и собственной ничтожности, понимания, что я всего лишь ничто для него.

Встал и сам дошел сюда. Без палки и помощи. Улыбнулась уголком рта. Иначе и быть не могло. Упрямец и на лошадь взберется, вопреки всем прогнозам Джабиры. Он и так встал, и начал ходить намного раньше, чем она думала. Аднан набросил мне на плечи накидку и так и не убрал руки.

За все это время мы почти не говорили… не касались друг друга. Я подбегала ночью, пока он метался в лихорадке и стонал от боли, я согревала его собой ровно до того момента, как ибн Кадир не пришел в себя окончательно, и тогда я перебралась во вторую маленькую пещеру к Джабире и теперь лишь приходила к нему проверить, как он себя чувствует, или принести еду. Аднан сделал лишь одну попытку заговорить со мной, удержав за руку, когда я принесла ему поесть, после того как переселилась от него к Джабире. Я осторожно высвободила пальцы и ушла, не сказав ни слова. И избегала оставаться с ним наедине. Я не была готова ни к одному разговору… нет, не из гордости, упрямства или обиды. Скорее, из страха, что этот разговор причинит мне много боли и страданий и… будет бесполезно-пустым.

Но он должен был состояться рано или поздно. И сейчас пришло самое время. Аднан почти выздоровел. Скоро он сможет сесть в седло и покинуть пустыню. Я осторожно убрала его руки со своих плеч, но он положил их обратно и легонько сжал. Сердце начало биться быстрее, и пальцы судорожно сжались, переплетаясь. Ощутила, как прижался лицом к моим волосам, как зарылся в них, молча и шумно вдыхая мой запах и заставляя ощутить, как болезненно дерет в горле, как болит в груди, как сжимается все тело и хочется зарыдать, но слез не осталось. Резко развернул меня к себе. Я посмотрела в ярко-зеленые глаза и судорожно втянула воздух, ощущая, как боль разливается по всему телу, осознавая, насколько адской она станет через несколько мгновений… А потом я замерла, не дыша. Он медленно опустился на колени, стискивая челюсти до хруста, так, что на мгновенно побледневшем лице появилась гримаса страдания и на лбу запульсировала вена. С его ранением опуститься на колени было не просто больно – это было невозможно.

– Прости меня… моя Зима… прости меня, – прижался губами к моим рукам, заставляя вздрогнуть всем телом и ощутить, как она разливается острой и ядовитой волной под кожей.

– Не надо… Встань, пожалуйста, – звучит так же тихо, как колышет ветер в своей колыбели крупинки песка, которые рассыпаются от легкого дуновения мне под ноги.

Аднан вскинул голову, и я всхлипнула, увидев, как осунулось его лицо, сколько боли в его глазах и как он дрожит от напряжения.

– Нет! – упрямо, с вызовом. – Мое место здесь у твоих ног.

Я отрицательно покачала головой.

– Твое место там… в доме твоего отца. Твое место быть тем, кем ты родился. И совсем не у ног русской шармуты.

Зеленые глаза потемнели, а я потянула его за руку к себе.

– Ты не шармута! Я запрещаю тебе говорить это слово при мне!

– Встань, Аднан, я прошу тебя.

– Встану, когда скажешь, что сможешь меня простить… пусть не сейчас. Пусть когда-нибудь. Сможешь?

– Нет!

Он стиснул челюсти и сдавил мои руки своими горячими руками.

– Мне не нужно тебя прощать. Все, что произошло, простить невозможно, как и забыть… Прощение — это совсем не то, чего я хочу.

– А чего ты хочешь?

Так и продолжает стоять на коленях, а я знаю, какую нечеловеческую боль он сейчас испытывает.

– Я хочу домой… Я хочу к своей дочери, к Амине, к маме хочу.

Он словно воспрял духом, и даже глаза засветились.

– Я отвезу тебя! Когда угодно. Когда ты захочешь, мы поедем к ним, навестим их, заберем нашу девочку и…

– Нет! Ты не понимаешь… я хочу туда навсегда. Я не хочу их проведывать. Я хочу там жить, я хочу домой. Это место… оно не для меня, Аднан. Я никогда не стану одной из вас, и я не хочу ею становиться. Я – это я.

Превозмогая боль, Аднан все же встал с колен, ни разу не застонав и не дрогнув, хотя по вискам покатились дорожки пота от усилий и той боли, которую он терпел. Привлек меня к себе за плечи, всматриваясь мне в глаза.

– Все будет иначе с этого момента, я обещаю. Если ты дашь мне шанс, все будет иначе. Я изменю для тебя и переверну этот мир.

Отрицательно покачала головой.

– Не будет. Ты человек пустыни, а я родилась в городе.copy right hot novel pub